С пулевыми ранениями не ходят на званые вечера к мертвецам. По крайней мере, с теми, которые оказались не смертельны.
Приняв приглашение, доставленное неживой птицей, Аарон не раздумывал. Его никогда никуда не приглашали, все пикники и семейные встречи на свете прошли мимо него, но, чем старше он становился, тем сильнее его тянуло к людям.
Возможно, кому-то из них понадобится помощь? Этого было достаточно для того, чтобы согласиться отправиться бог весть куда, в это странное здание, созданное будто из книжных строк, в которых редко описывались все комнаты дома. Одна или две, намеченные общими штрихами: коридор, единственная комната, длинный стол. Как у Стругацких, шутивших про людей, бродящих по неполноценным городам в одних туфлях и фетровой шляпе.
К еде Аарон не притронулся. Он давно не мог толком есть, у него до сих пор был привкус металла на языке. Солёного, вожделенного, если бы он мог отыскать такой же: не серебро изысканных вилок, но воронёная сталь дула, как велик был бы соблазн отправить в рот свинцовую виноградину!
Аарон бежал к людям. Бежал от себя. Это была ещё одна причина того, почему он здесь. За шумом чужих разговоров, за взглядами и улыбками он получал возможность не заглядывать в глаза тому отвратительному созданию, которым стал.
Роцеах.
Убийца.
Слово – как плевок в лицо прокажённому.
Тугой спусковой крючок. Слюна, подступающая к уголку губ.
Полотнище сознания, пробитое пулей насквозь.
Удар по лицу. Аарон был благодарен тому солдату за этот удар. Он помог хирургу вспомнить, что он ещё жив. Что это не его тело лежит на полу камеры с головой, окружённой ореолом розового и серого.
Что всё не кончится так быстро и почти не больно. Что он заплатит – и Аарон платил, здесь и сейчас, в этом ненастоящем обеденном зале, узнавая людей, оказавшихся здесь вместе с ним.
Оливия. Лив. Славная, но несчастная девушка, с туго натянутыми струнами нервов, притягивающая неудачи. Владелица смешного лупоглазого автомобильчика, любительница очень сладкого кофе, славная, запутавшаяся в перипетиях личной жизни, но самое главное – живая. Она была такой… Нормальной? Будто символом той жизни, которой никогда не сумеет жить он сам.
– Лив. Рад тебя видеть, – он улыбнулся ей, дёргано, но у него редко получалось иначе.
Мирабелла. Аарона передёрнуло от воспоминаний, несмотря на давность, болезненно ярких. Она не считала его за человека, и, пусть и отчасти была в этом права, он не хотел иметь ничего общего с этой женщиной, прекрасной, как дорогой автомобиль, и столь же душевной. Она уже успела закинуть наживку для мертвеца, Аарон не стал её окликать.
Феликс. Двадцатилетний мальчик, потерявший полжизни, с душой подростка, нежность и грусть напополам. Аарону хотелось броситься к нему, заключить в объятья, вспомнить на несколько секунд, что значит быть кому-то по-настоящему нужным. Однако он не мог заставить себе шевельнуться: попытка удержать от распада сознание, тихонько потрескивающее смётанными на живую нитями, отнимала все душевные силы.
– Феликс, – ничего, кроме имени. Губы у Аарона дрожали. Мальчик сидел совсем рядом, со стороны сердца.
Джулиан. Давний незакрытый гештальт. Человек, которого он возвёл в статус Учителя и долгие годы делал всё для того, чтобы он им гордился. Аарон не желал осознавать того, что для мистера Уэса он был не более чем одним из многих, тогда как сам был для аутичного мальчишки – единственным. Однако сейчас, глядя на него, запертого в теле подростка, Аарон чувствовал, как верёвка навязанной связи, затянутая им на собственном горле, потихоньку ослабевает. Он не смог добиться того, чтобы «Вектор» отпустил Джулиана на волю. Он ничего не смог для него сделать.
– Мистер Уэс… Джулиан. Простите меня.
Аарон глубоко вдохнул. В комнате не пахло ничем, словно она была ненастоящая. Возможно, дело было в лекарствах. За две недели, прошедшие со времени неудачного нападения на хижину «Виз», рана в плече успела зажить, затянувшись розовой нежной кожей, однако боль никуда не делась, и к своим обычным седативам Аарон добавил анальгетики. Слишком много лекарств. От них в голове легко, ясно и пусто. Это состояние противоположно жизни, тяжёлой, полной сомнений, звуков, запахов и цветных пятен. Но именно оно помогало Аарона замечать то, что, похоже, все остальные гости воспринимали как должное.
– Вы ведь мертвы, мистер По, – произнёс он негромко, но отчётливо, – Почему вы здесь?
Он не любил и не умел хитрить, не знал игр. Дети насмехались над ним: еврей, а так легко обвести вокруг пальца! Всё происходящее здесь напоминало театральную постановку. Аарон собирался внести в неё ясность прежде, чем сознание не выдержит и рванётся искать укрытия в чужой голове.
